«Чем дальше уходят годы Великой Отечественной войны, тем ярче становятся о ней воспоминания», - считает мурманчанка Валентина Шумилкина, вся семья которой пережила те чудовищные дни.
Сегодня на страницах «Вечерки» Валентина Михайловна вспоминает о том, как некупленная бутылка шампанского спасла жизнь ее отцу, о солдатском сахаре, каше из хлеба, разбомбленном мурманском магазинчике «Пассаж», детском печном радио и победном красном флаге, наспех сшитом из маминой юбки.
Разбитые стекла
– Война застала нас в городе Сестрорецке Ленинградской области, где мы всей семьей отдыхали у папиной сестры тети Оли. Семья наша – это папа Михаил Назарович Жарников, мама Евдокия Федоровна и две дочери – Аня и Валя. Так как и папа, и мама были военнообязанные, нам удалось достать железнодорожные билеты до Мурманска. Под Кандалакшей у станции Белое море наш поезд попал под обстрел фашистских самолетов, и мы в Мурманск приехали в вагонах с разбитыми стеклами.
В городе уже вовсю шла эвакуация. Мне было всего шесть лет, поэтому я с мамой и сестрой должна была уехать из города. Уезжали мы под грохот снарядов и вой сирен, так как уже бомбили Росту. А папа остался в Мурманске. Он в то время работал в торговом порту.
Наш путь был очень опасным. Под Волховстроем наш поезд попал под обстрел. Состав остановился. Рядом на путях стояли цистерны, очевидно, что с газом. Мы с мамой и сестрой побежали в лес, к озеру. А те, кто побежал в сторону цистерн, все погибли, так как в емкости с газом попала бомба. Через некоторое время, когда закончился обстрел, паровоз с оставшимися вагонами отправился в путь до Волховстроя. Оттуда наш путь лежал в Ивановскую область на станцию Киржач. Там мы на вокзале ждали распределения по области.
Утром пришел другой состав с беженцами из Белоруссии. На календаре был июнь 1941 года. А все беженцы были одеты не по сезону в зимнюю одежду. Когда их привезли на вокзал, то сразу на полу мелом вокруг этих людей очертили границу, за которую нам, детям, было запрещено заходить. Но мы же дети, нас не остановишь: мы все равно подходили к этим людям и рассматривали их с любопытством. И когда один из беженцев отвернул воротник своего пальто, я увидела больших белых ползучих насекомых. Эти люди были грязными, и одежда их была в пыли. Они пришли и легли там, где им сказали, и лежали тихо-тихо, не шевелясь, ждали санобработку.
Эти беженцы были настолько истощены и замучены, что им не хотелось ни пить, ни есть, ни говорить, а только лежать. Позднее я узнала, что они долго пешком добирались с линии фронта, и по дороге их подобрал состав теплушек, возвращавшийся с фронта, куда отвез советских солдат, в тыл.
Хотя я в то время была еще совсем маленькая, но уже поняла, что случилось что-то страшное и жить так, как мы жили раньше, уже не будем.
Колотый сахар
В Ивановской области мы пробыли недолго. Десять дней добирались до родных моего отца и в начале 1942 года жили уже на станции Няндома в Архангельской области.
Мама устроилась работать на станцию в так называемую кипятилку – грела воду для солдат, которые ехали в теплушках на фронт. Я часто, особенно в ночное дежурство мамы, находилась рядом с ней. В кипятилке всегда было тепло и сыро. Я навсегда запомнила отрывистые гудки паровозов, лязгающие звуки вагонных сцепок и запах подъезжающего поезда.
На станции солдаты, едущие на фронт, забегали к нам со своими котелками за кипятком. Увидев меня, маленькую, худенькую девочку, некоторые из них возвращались и приносили мне кто кусок хлеба, кто 2–3 кусочка колотого сахара. Многим из этих солдатиков уже было не суждено вернуться обратно…
Это было очень голодное время. По карточкам мы получали на троих меньше килограмма хлеба на день. И все. Остальное – что бог пошлет.
Печное радио
Жили мы в Няндоме на 7-й линии – так обозначались бараки, построенные для железнодорожников. У каждой семьи было по комнате и русской печке. Между комнатами и печкой стояла фанерная перегородка. С нами в бараке жила еще одна эвакуированная семья. У них было трое детей, все меньше меня. Родители, когда уходили на работу, оставляли детей на печке. На печке было тепло, поэтому моя мама не переживала, что я замерзну. Мы с соседскими малышами проковыряли в перегородке маленькую дырочку и общались через нее. Соседские ребятишки часто плакали, так как очень хотели есть, а я их по-детски успокаивала, пела им песни, которые слышала по радио, рассказывала сказки или разыгрывала сценки о том, как сражаются наши солдаты с немцами на фронте. Это было наше своеобразное детское печное радио.
Дрова от девчонок
Аня, моя сестра, старше меня на 9 лет. Ей было 16. В 1942 году она устроилась в вагонное депо счетоводом. У нее к тому времени уже было семилетнее образование. Трудная ей досталась юность. Вся Северная железная дорога от Архангельска через Няндому работала на снабжение передовых позиций фронта. Через нее проходили все военные грузы из Америки. Задачей железнодорожников на этом участке было обеспечить подвижной состав дровами. Мужчины были на фронте. Поэтому тяжелую работу по заготовке дров выполняли женщины и дети. Аня вместе с такими же девчонками выезжала на лесозаготовки. Жили они в бараке, санитарных условий никаких не было, спали не раздеваясь на нарах. Из еды было всего по 500 граммов хлеба на день – паек. Часть хлеба заливали кипятком и делали из него кашу.
Однажды, когда Аня приехала с очередной лесозаготовки, я ее не узнала, настолько она была бледная, исхудавшая и больная. Впоследствии труженикам Северной железной дороги был заслуженно присвоен статус ветеранов Великой Отечественной войны.
«Контрабандные» котлетки
Моей маме, как и многим железнодорожникам, для поддержки здоровья выделили дополнительное питание в столовой, выносить с собой оттуда было ничего нельзя. Я, как и другие дети, стояла на столовском крыльце и ждала, когда выйдет мама. Иногда ей удавалось вынести мне то кусочек пирога, то котлетку. Я очень благодарна маме за то, что она в это очень трудное военное время отдавала нам с сестрой последнее. Мама часто голодала и болела, но стремилась к тому, чтобы мы были относительно сыты и чисто одеты. Она помогала нам выжить в этих ужасных условиях.
Наш папа, Михаил Назарович, с первых и до последних дней Великой Отечественной войны не только работал в торговом порту Мурманска, но и служил в войсках местной противовоздушной обороны – МПВО. Он был вышковым наблюдателем. Его пост находился на семиэтажном здании на проспекте Сталина, сейчас это проспект Ленина. Отец наблюдал с него за немецкими самолетами, бомбившими город. О том, сколько каких и куда было сброшено бомб, он сообщал в штаб гражданской обороны. А из штаба поступала команда пожарным дружинам, которые тушили пожары от взрывов.
Служба вышкового наблюдателя была очень важна, и как только начинался налет, папа тут же бежал на свой пост наблюдения.
Три дня рождения
Я до сих пор бережно храню тетрадь с военными воспоминаниями моего отца. Я спрашивала его: «Папа, тебе страшно было жить в Мурманске во время войны?». Он отвечал, что сначала было страшно, но со временем он просто привык и к вою сирен, и к реву фашистских самолетов, и к разрывам и грохоту сброшенных на город бомб.
В своих воспоминаниях он пишет: «Во время войны я мог трижды погибнуть, но всегда меня спасал случай. Мурманск и порт враг бомбил и днем, и ночью. Мурманский торговый порт был на Севере одним из главных объектов, которые фашисты старались стереть с лица земли. Я очень хорошо запомнил тот день, когда я чуть не погиб первый раз. Тогда немцы сбросили на торговый порт много фугасных и зажигательных бомб. Я работал кладовщиком продовольственного склада, и, придя на работу, только вставил ключ в замок, как услышал со стороны девятого причала звук летящего самолета. Я отскочил от склада, прыгнул под эстакаду прямо в грязь. Бомба упала прямо в то место, где я стоял только что. Все коробки с продуктами разлетелись по территории порта и акватории залива.
Второй раз я чуть не погиб, когда дежурил как вышковый наблюдатель. Осколками снаряда во время бомбежки срезало мою лестницу, которая вела к вышке, и я повис между небом и землей. Спасли меня мои товарищи, служившие в МПВО.
Третий случай со мной произошел перед Новым, 1943 годом. Я шел с работы по улице Коминтерна и зашел в бывший магазин «Пассаж» купить что-нибудь к Новому году. Магазинчик был небольшой, деревянный и стоял напротив ТПО. На бутылку шампанского у меня не хватило денег, и я повернулся, чтобы выйти. И вдруг услышал звук летящего самолета и вой падающей бомбы, выскочил из магазинчика и упал в траншею у дороги. Меня засыпало землей… Когда я очнулся, то увидел, что «Пассажа» больше нет. В магазине оставались продавец и еще два покупателя».
Мишка, на вышку!
Мой отец был рядовым тружеником военного времени, как и многие мурманчане, выполнял свой гражданский долг: работал в порту и по первому звонку должен был прибыть в штаб гражданской обороны города. После войны, вспоминая те годы, он часто шутил: «Мишка, на вышку!».
Мы с мамой и сестрой знали о его трудной и рискованной работе, хотя жили от него далеко в годы войны и с тревогой постоянно ждали от него писем. Читали их все вместе. В одном из писем папа написал, что наш дом на улице Туристов сгорел во время пожара в июне 1942 года. Он в это время был на дежурстве и видел с вышки, как горел наш дом. Сердце сжималось! Но покинуть свой пост отец не мог.
Мама плакала: мы долго прожили в этом доме, там родилась я, и в нем оставались наши семейные вещи.
А однажды наш папа спас нас от неминуемой голодной смерти. Это случилось, когда мы потеряли продовольственные карточки на целый месяц. Я не знаю, как ему удалось из Мурманска в Няндому передать посылку с махоркой, которую ему выдавали в качестве пайка, а он складывал ее, поскольку не курил. И эта папина махорка нас выручила! Мама обменяла ее на муку – так мы и выжили.
А еще я вспоминаю один смешной случай, связанный с папой. Когда его в 1943 году полностью перевели на службу в войска МПВО, он написал нам, что ему присвоили воинское звание ефрейтора. Под его командованием была группа девушек-бойцов, которые рыли окопы, разбирали завалы после очередной бомбежки, выносили раненых или убитых. Я училась в это время в первом классе и рассказывала всем своим подружкам, что мой папа командир, почти как генерал.
Письма папы – это была живая связь с Мурманском, они помогали нам выжить.
Флаг из маминой юбки
Вспоминаю, как мы встретили День Победы в Няндоме. В ночь с 8 на 9 мая в нашем доме никто не спал. Все ждали выступление Левитана. И когда он в 4 утра объявил, что война закончилась, все выбежали на улицу! Обнимались, плакали, смеялись, поздравляли друг друга с Днем Победы! Было общее ликование! Быстро накрыли стол на высоком крыльце, взрослые подняли тост «За Победу!». Потом на наш барак повесили красный флаг, сделанный из маминой юбки.
Нам удалось вернуться в Мурманск в августе 1945 года благодаря тому, что моя сестра Аня работала бухгалтером на железной дороге. Она добилась вызова на работу на станции Мурманск, так как с кадрами тогда было очень тяжело. Но из-за отсутствия жилья в Мурманск не приглашали. Потому нужен был вызов.
На вокзале нас встретил папа. Мы втроем обхватили его, прижались и заревели от радости. А он обнимал нас и утешал, что все уже позади, что мы наконец все вместе, что мы пережили эту страшную войну и всей семьей остались живы.
Тогда на вокзале мы еще не знали, какие трудности нас ждут, ведь мы остались без жилья и всего нажитого.
Однако жизнь постепенно налаживалась. Маме и папе удалось в рассрочку на три года купить полдома на улице Связи, в котором были две комнаты и кухня. Дом стоял на самой высокой сопке, там, где сейчас находится улица Старостина. С этой сопки хорошо просматривается центр города, тогда разрушенный и сожженный войной с остовами печных труб. А сейчас уютный и благоустроенный наш родной, любимый заполярный Мурманск, непокоренный и непобедимый.
Материалы подготовила Анжелика КОВАЛЕВА. kovaleva@vmnews.ru
Фото из архива семьи Шумилкиных.
