С Дмитрием Аверкиевым мы познакомились на конкурсе «Лыжня зовет!». Невысокий плотный мужчина лет пятидесяти неизменно на протяжении последних лет выигрывал эти состязания. Этим и привлек мое внимание. Выяснилось, что за успехами Дмитрия Борисовича стоит серьезная подготовка. Нет, он не спортсмен-лыжник. Но вся его жизнь связана с лесным хозяйством Мурманской области. И, чтобы знать свои владения, он прошел на лыжах тысячи километров. Впрочем, пешком прошагал тоже немало. Сегодня Дмитрий Аверкиев занимает должность заместителя начальника отдела Федерального государственного лесного надзора, Федерального государственного пожарного надзора в лесах Департамента лесного хозяйства по Северо-Западному федеральному округу. Так что беседа наша быстро вышла за пределы чисто спортивной темы.
Море хорошо, но лес лучше
– Я родился в Мурманске в 1969 году, и, когда мне было семь лет, отец впервые поставил меня на лыжи, – вспоминает Дмитрий Борисович. – Дело было на улице Шевченко, там тоже был КП конкурса «Лыжня зовет!», где выдавали талончики. И с тех пор я постоянный участник этого конкурса. Перерыв был связан только с учебой в Ленинграде и прохождением воинской службы.
Отец у Дмитрия был моряком. Конечно, он хотел, чтобы сын пошел по его стопам. Но, сам того не подозревая, глава семьи пробудил в мальчике интерес к природе.
– Когда у отца был отпуск, мы часто брали палатку и уходили в лес, где и жили по нескольку дней, – рассказывает Дмитрий Аверкиев. – А летом уезжали на юг. Там сначала были на море, а затем перебирались в Черкасскую область, где на берегу лесной реки ставили палатку и жили так несколько недель. Дикарями, как тогда говорили. После восьмого класса я оказался в учебно-курсовом комбинате в группе по изучению лесного хозяйства. Преподавателем у нас была Тамара Михайловна Пестова, великолепный педагог и человек с большой буквы. В общем, после окончания школы с выбором профессии у меня вопросов не было. Отец этому был не очень рад, все-таки в семье было много моряков, в том числе и военных, и он видел меня капитаном. Но моему выбору не мешал. В Ленинградскую лесотехническую академию я поступил без проблем, но после первого курса был призван в армию. Отслужил полтора года в танковых войсках, а затем по указу Ельцина всех студентов вернули в аудитории. И я продолжил учебу.
Учился Дмитрий отлично и по законам того времени имел право выбирать место будущей работы. Он выбрал Север и вернулся на Кольский полуостров. К этому времени СССР уже прекратил свое существование, в стране начинались лихие времена. На лесном хозяйстве это отразилось вдвойне. С одной стороны, усилились браконьерство и незаконная рубка лесов, а с другой – лесное хозяйство стало терять опытных специалистов. Люди уходили в бизнес, уезжали с Севера, поскольку не видели здесь особых перспектив.
Молодому мастеру леса, а именно такую должность получил Дмитрий по приезде в родные края, было непросто. Помогло ему то, что хорошо умел ходить на лыжах. И уходил в лес, чтобы хорошо изучить свой участок. Правда, по работе, как он сам признается, такие вылазки длились не больше одного дня. Больше запрещало трудовое законодательство того времени. Но молодой специалист нашел способ обойти этот нелепый для его профессии запрет. Когда уходил в отпуск, участвовал в многодневных летних и зимних туристских походах по Кольскому полуострову различной категории сложности. Несколько раз сам организовывал и водил по Хибинам, Сальным и Волчьим тундрам туристские группы. Иной раз уходили на десять дней, а порой и на две недели. В этом случае его всегда сопровождала кавказская овчарка.
Незаконная рубка
– Наши северные леса отличаются от лесов средней полосы, – объясняет Дмитрий Аверкиев. – Северная древесина плотнее и тяжелее, меньше подвержена гниению. Поэтому она ценится выше. Но при этом один гектар у нас дает 40–50 кубов деловой древесины, а в средней полосе – больше двухсот. В общем, добыча древесины у нас дело не очень выгодное. Хотя в советские времена в лучшие годы леспромхозы заготавливали до полутора миллионов кубометров в год. Сегодня заготовка древесины тоже ведется, но цифры значительно меньше – чуть более 100 тысяч кубометров в год. Браконьерская рубка лесов в 90-е годы у нас не имела широкого размаха. В основном она была связана с безработицей, а также с предпринимательской деятельностью, когда бизнесмен, получив официально делянку для рубки, прихватывал немного и соседние участки. Я думаю, что незаконная рубка не превышала одного процента от общей массы заготовленной древесины. В любом случае она была значительно меньше того уровня, о котором говорил в своих документах «Гринпис» и другие общественные природоохранные организации.
В те времена в полномочия государственных лесных инспекторов лесхозов входили охотнадзор и рыбнадзор, они имели право возбуждать дела об административных правонарушениях. В рейд инспекторы отправлялись в сопровождении сотрудников полиции (в ту пору еще милиции). Иногда им придавали одного-двух бойцов ОМОНа. Если задерживали нарушителей, то работа шла по полной программе – составление протоколов, изъятие оружия, сетей, незаконной добычи и так далее.
– В 90-е годы эксцессов хватало, – вспоминает Дмитрий Борисович. – С оружием против нас выходили, с топорами бросались. Незаконно вырубленная древесина шла не на продажу – рыбаки и охотники возводили из нее лесные избушки для проживания. Такие строения нами фиксировались, разыскивались их владельцы. Далее было два пути: либо оформление лесного участка с избушкой в пользование, либо предписание на снос строения. Но финансирование в те годы было скудное, поэтому рейды мы совершали один раз в месяц-два. Чаще всего весной и осенью, когда активизировались браконьеры на боровую дичь. Брали КамАЗ с кунгом, в нем мы и ночевали, перегораживали машиной марфинскую дорогу, выставляли автоматчика и останавливали все машины, возвращавшиеся из леса. Один раз после недельного рейда мы сдали в Кольский РОВД около 20 единиц огнестрельного оружия!
Глаза и уши
В отличие от киношного лесника, который обязательно живет в избушке где-нибудь на опушке, лесные инспекторы Кольского Заполярья проживали либо в поселках, либо в городах. На одного местного лесника приходился обход в 40–50 тысяч гектаров. Обойти такую территорию за день невозможно. Как же тогда контролировали состояние участка?
– В советские годы в Мурманской области действовало 13 лесхозов, в которых насчитывалось около полусотни лесничеств, – объясняет Дмитрий Борисович. – Фактически в каждом населенном пункте было по лесничеству, а при каждом лесничестве еще и школьное лесничество. В школах тогда готовили резерв для работы в лесном хозяйстве. Для этого выделялся участок, где ребята и учились лесному делу. Все это имело законодательную основу, педагоги получали прибавку к зарплате, местный лесник – тоже, поскольку занимался с детьми. Они как раз и были глазами и ушами лесника. Ребята сообщали взрослым о пожарах, срубленных деревьях и других подозрительных моментах. Понятно, что лесник тоже на печке не сидел. И в результате такого коллективного надзора он имел полное представление о своем участке. Увы, сегодня в Мурманской области только три школьных лесничества, и никто из выпускников на лесную работу не рвется.
Реликтовые сосны Мурманска
Мало кто знает, что на месте Мурманска росли реликтовые леса северной сосны. Инициатор создания нашего города министр путей сообщения Российской империи Александр Трепов требовал от сотрудников строительного управления дороги оберегать от порубок лес по окрестным склонам. Но уже с середины 1917 года начинается уничтожение этих лесов. Дерево шло главным образом на дрова, поскольку в условиях начавшегося экономического кризиса Мурманск лишился подвоза из средней полосы, в том числе и топлива. Уже в те времена четко понимали, что местных лесов надолго не хватит. Деревянный довоенный Мурманск был построен в значительной мере из архангельской древесины.
Сегодня земли лесного фонда занимают в Мурманской области почти 9,5 миллиона гектаров, это 66% общей площади региона. От былого советского размаха остались не только воспоминания, но и вполне реальные следы. Например, в бывшем финском поселке Талвинкюль, доставшемся Мурманской области по итогам советско-финляндской войны 1939–1940 годов, леспромхоз существовал до 1960 года. Потом люди ушли из этих мест, оставив большое количество инструментов, в основном топоров и пил. Их и сегодня можно найти в тех местах в виде ржавых останков.
– Сегодня леса Кольского полуострова возрождаются, – подводит итог своему рассказу Дмитрий Аверкиев. – Этому способствует как снижение хозяйственной деятельности в наших краях, так и государственная политика. По закону после вырубки, допустим, 20 гектаров леса необходимо компенсировать эти потери, чем и занимаются лесозаготовители. Кроме того, лес сам постепенно восстанавливается на тех участках, где он ранее произрастал.
Сам же Дмитрий Борисович в свои 52 года по-прежнему верен лесу и лыжам. А еще – Северу. Он не собирается его покидать. Строит дом, в который вложил все семейные сбережения. И гордится тем, что и его четверо детей тоже хотят жить и работать на Кольском полуострове.
Андрей КИРОШКО.
Фото из семейного архива Дмитрия АВЕРКИЕВА.
