Домашние до сих пор восторженно ахают от кремовых розочек на тортах и пирожных мурманского кондитера Елизаветы Костиной. Она, считай, всю жизнь отработала на мурманском хлебокомбинате, сладких цветочных украшений из-под легкой руки Елизаветы Васильевны вышло тысячи и тысячи!
12 мая ей исполнится 90. И уж в этот день она точно вспомнит, как пришла после войны устраиваться на комбинат – в хлебопекарню. До совершеннолетия Елизавете не хватало года, и ей дали от ворот поворот. Сказали: «Мы детский сад на работу не принимаем». Елизавета Васильевна и сейчас рассказывает со слезами в голосе, как расплакалась и направилась к выходу. Однако ее вернули. Объяснили, что рабочих рук комбинату не хватает и если она согласна работать на полную катушку, то возьмут.
И Лиза трудилась не покладая рук, лишь бы не прогнали. Поначалу была бараночницей – замешивала в корыте, стоящем на полу, тесто. Поначалу зашивалась, не успевала, рабочий день растягивался до 10 часов. А потом, когда в Мурманске построили современное здание хлебокомбината, перешла туда кондитером.
Научилась кондитерским премудростям на практике – смотрела на более опытных коллег. Образования из-за войны было всего пять классов: после войны и в школу-то пойти было не в чем, жили поначалу впроголодь то в подвале, то в землянке. Когда в кондитеры принимали, спросили: «Розочку изобразить сможешь?» – и дали кулек с кремом. И она, от природы художественно одаренная, тут же изобразила розочку!
Сын Алексей рассказывает, мама, несмотря на возраст, до сих пор балует домашних и пирогами, и пирожными, и тортами. А Елизавета Васильевна, кажется, счастлива от того, что может накормить своих близких досыта.
Господи, спаси и сохрани
В Мурманск родители привезли Лизу из архангельской деревни грудничком. Мама вышла замуж за вдовца, у которого уже были сыновья. И появление Лизы на свет в голодном 1932 году ему категорически не нравилось: жить и так не на что, а тут лишний рот! Сыновьям уже было по 13 и 14 лет, и он уговорил их, когда мачеха уйдет на работу на мебельную фабрику, сунуть крошечную сестренку в печь.
Старший брат так и сделал: вынул кроху из колыбельки и прямо в сырой пеленке засунул в печку. А младший, Василий, отца ослушался, побежал за мачехой, этим и спас сестренку, которая в тлеющей пеленке уже задыхалась в печке. Но в больнице, к счастью, Лизу сумели выходить.
Отца за этот поступок отправили на каторгу, а братья ушли жить в мужское общежитие. С младшим, Василием, которого считает и по сей день своим спасителем, Елизавета Костина общалась до самых его последних дней.
В Мурманске Лиза с мамой и с появившимся в семье отчимом встретили первые дни Великой Отечественной войны. Елизавета Васильевна говорит, волнение и страх от этих чудовищных воспоминаний невозможно взять и отменить, они остаются в сейфе памяти навсегда.
«Я видела, как фашисты бомбили город Мурманск, это было очень страшно, я закрывала от ужаса лицо руками, бежала в бомбоубежище, – рассказывает мурманчанка. – Помню, как в убежище среди незнакомых людей присела на корточки, там меня нашла мама, наклонилась и полушепотом сказала: «Лизонька, прошу тебя, перекрестись и проси у Господа Бога: «Господи, спаси и сохрани меня». Так я и сделала. А мама побежала на работу рыть окопы».
Взгляд исподлобья
Мурманчанам с первых дней войны пришлось рыть окопы в разных местах города и строить бомбоубежища, детвора в это время в основном находилась без родительского присмотра на улице. И городских ребятишек начали собирать с улицы в группу, чтобы эвакуировать в безопасное место. Кому-то из родителей успевали сказать об эвакуации их детей, а кому-то сообщали постфактум.
«Моя мама в это время рыла окопы и ничего о моей эвакуации не знала. Поэтому провожал меня отчим. Шли мы с ним молча. Он не любил детей и со мной не разговаривал, – рассказывает Елизавета Васильевна. – Привели нас, детей, на пароход, разместили вместе со взрослыми. Отчим не попрощался и ушел. Я осталась одна среди незнакомых мне взрослых людей. Всю дорогу я плакала. Мне было девять лет.
Наш пароход сопровождали наши советские самолеты. Фрицы пытались бомбить наше судно, но нашим летчикам в воздушном бою удалось их прогнать.
Привезли нас в город Шенкурск Архангельской области, накормили в столовой вкусной пшенной кашей и отвели в деревянный двухэтажный дом-интернат. Кроме мурманчан здесь также были дети из Ленинграда и Ленинградской области.
Вскоре в интернате нас стали кормить плохо, еды постоянно не хватало. Мурманские старшеклассники написали письмо руководителю Мурманской области Старостину с жалобой на то, как нас кормят. Приехала комиссия, и в этот день нас накормили очень сытно, для нас это был большой праздник. Но как только комиссия уехала, стали кормить по-прежнему. Летом спасали огороды колхозников. Мы вырывали руками из земли турнепс, репу, брюкву, морковь. Очищали ладонями и ели едва ли не с землей. Колхозники очень ругались, приходилось от них удирать.
Летом во время каникул у детей младшей группы было задание рвать так называемое лыко – кору с деревьев молодой осины. Ножей не дали, сказали: «рвите зубами». Норма на каждого была восемь килограммов лыка, мы ее выполняли. Собирали также колоски, от них на ладонях были цыпки, в лесу собирали грибы, ели костянику и чернику.
За время пребывания в интернате я перестала улыбаться, смеяться. Взгляд у меня стал исподлобья».
Гадалка
В 1944 году Лизу из интерната забрала мамина знакомая Чернекина, которая приехала туда за тремя своими дочками. Так 12-летняя мурманчанка вновь оказалась в родном городе, который ее не ждал: жить было негде, к тому же еще шли бомбежки. Поначалу поселились в бараке за знаменитым валуном на Кольском проспекте, который всю войну прикрывал собой горожан. В стылой комнате не было ни света, ни воды, занавеской на окно служило суконное одеяло. К концу августа стало еще холоднее, и Лиза с мамой и отчимом перебрались в подвал так называемого дома врачей, где казалось теплее. Дверей там не было, полы были разобраны: на одной стороне четыре половицы, и на другой – три. Спали в одежде и обуви, потому что иначе кусали крысы. А потом случилась беда – отчим потерял карточки. И Лизина мама, чтобы подработать, начала гадать. Получалось у нее это очень правдоподобно, и к стихийной гадалке выстроилась немаленькая очередь. Начальник на работе, узнав о ее необычном ремесле, сказал: «Будешь гадать – в тюрьму посадим». И подработку пришлось бросить. Было очень холодно, постоянно хотелось есть, и Лиза плакала: «Мама, отправь меня назад в интернат, я больше тут не могу».
Мамино счастье
С грехом пополам переехали в землянку в район Колонизации, это нынешняя улица Полярные Зори. Но там было еще хуже и холоднее. Знакомая, которая зашла в гости, оторопела от вида чудовищного жилья и написала письмо бывшему наркому обороны СССР Ворошилову. Так Лизина семья стала новоселом в деревянном бараке на улице Астраханской, сейчас это улица Капитана Орликовой.
Когда Лизе исполнилось 14, она с подружкой устроилась на мурманскую овощебазу: денег там им не платили, но разрешали брать за работу морковку и капусту.
«Много мы там могли этой капусты с морковкой взять, у нас и сумок-то не было», – вспоминает сейчас Елизавета Васильевна.
Она говорит, что впервые почувствовала себя счастливой на старости лет, когда выросли ее два сына, очень заботливых. Сын Алексей на майские праздники непременно повезет ее через весь город посмотреть на красивый благоустроенный Мурманск. На Алешу. На Зеленый мыс. А 9 мая они по традиции сядут за стол дегустировать чудесные пироги домашней выпечки. И торты с непременными розочками.
Анжелика КОВАЛЕВА
Фото из семейного альбома Елизаветы Костиной
