В июне 1945 года многодетные мурманчане Гужевы вышли из вагона-теплушки на перрон мурманского вокзала с козой Розкой – считай, что членом семьи! Розка пережила с Гужевыми четыре года эвакуации в городке Няндома Архангельской области, исправно давала молоко, козлиный норов не показывала, за что была всеобщей любимицей. Поселились Гужевы недалеко от вокзала в приспособленном под жилье вагоне-теплушке, в котором нашлось местечко и для четверых мал мала меньше ребятишек и для любимой козы.
Мурманчанка Нина Сорвина, в девичестве Гужева, которой тогда исполнилось шесть лет, вспоминает, что рядом с вокзалом была небольшая улица из вагонов-теплушек, в которых жили в основном семьи железнодорожников. В такое довольно просторное жилье вела высокая деревянная лестница, места хватало даже для многодетных. А коза была одна на всю округу.
«Из эвакуации нас вывез мой отец Павел Григорьевич Гужев, который, считай, всю жизнь с 1934 года работал контрольным нормировщиком на железнодорожной станции Мурманск, – рассказывает Нина Павловна. – В годы войны ему было присвоено звание «Техник-лейтенант движения», он был награжден медалями «За оборону Советского Заполярья» и «За доблестный труд». Случалось, что ему удавалось приехать проведать нас в Няндоме. После одного из таких визитов в 1944 году родился мой третий братик Юра, а после отмены продовольственных карточек в 1947 году на свет появился братик Вова».
В эвакуации раз в неделю к чаю выдавали кусочек сахара. И Нина как могла берегла его до лучших времен. Но больше, чем сахар, любила… соль.
«Соль с братьями ели ложками! – рассказывает она. – Видимо, нашим растущим организмам в войну ее здорово недоставало. Как-то отец из Мурманска привез нам большой мешок с солью, и мы, дети, забравшись на печку, втроем съели чуть ли не половину. Мама ругалась. А мы были вечно голодными и уставшими. И когда маму отправляли на лесозаготовки, в голос плакали».
В Мурманске отъедались в основном рыбой. А если маме удавалось купить у местного конюха овса, то, обмолотив его, она варила, казалось, сказочно вкусную кашу. И коза Розка, пусть и немного давала молока, но тоже здорово выручала. В общем, жили.
Вскоре отцу дали жилье в финском домике на улице Туристов, 46. А Нина пошла в школу. Прежде чем идти на занятия, отправлялась на перекличку в очереди за хлебом. А затем, взяв завтрак – картофелину или хлебный кусок, – бежала на уроки. Половину завтрака зачастую отдавала по дороге пленным немцам. Говорит, жалко их было, голодных и несчастных. Нина-то в свои восемь лет уже отлично знала, каково это.
Еще одно яркое впечатление послевоенного мурманского детства – очередь в баню. «Мурманчане стояли в бане со второго по первый этаж с тазами и одеждой – ждали своей очереди, чтобы помыться раз в неделю. Очередь была, пожалуй, не на один час, и я убегала на улицу слушать музыку, которую играли недалеко от бани два инвалида. Один из них играл на скрипке, у него не было кисти правой руки, и он привязывал смычок к культе. А другой играл на гармошке».
Ни родителей, ни братьев Нины Сорвиной уже давно нет в живых. Но она частенько вспоминает и о них, и о своем военном и послевоенном детстве. Особенно когда идет по той, школьной, дороге – улицам Туристов, Челюскинцев, Володарского… И говорит, слезы на глазах появляются: вспоминается, как восставал из военного пепла и разрухи современный красавец Мурманск, ставший родным домом для сильных духом, несгибаемых, непобедимых людей.
Анжелика КОВАЛЕВА. kovaleva@vmnews.ru
Фото Игоря ЕРЕМЕНКО.