22 июня 1941 года мурманские афиши зазывали на гастроли столичного цирка. Семья горожан Афанасьевых-Сотниковых надела по такому случаю свои лучшие наряды и сделала вот эту памятную фотокарточку. На ней две сестры и их ребятишки, которые еще не знают, что цирковое выступление не состоится, что началась Великая Отечественная война и их мужья и отцы уже собираются на фронт.
Этот снимок в фотоархиве Раисы Домановой (в девичестве Сотниковой), словно бы делит жизнь ее большой семьи на «до» и «после». Для нее, тогда семилетней девочки, «до» – это беззаботное детство и родной, казавшийся большим и уютным, деревянный дом на улице Беломорской, 5. А «после» – фашистские налеты, сожженный город, бомбоубежища. И переезды с места на место из разрушенных бомбами домов.
Изысканное лакомство
Самое запомнившееся детское лакомство тех времен – блины из картофельных очисток. Маме, Александре Устиновне Трясуновой, посудомойке в обкомовской столовой, несколько раз посчастливилось принести очистки домой. Блины из них получались, казалось, слаще не бывает! «На всю жизнь запомнила этот вкус, правда, после войны желания его вспомнить, испечь блины из очистков у меня ни разу не возникало, – признается Раиса Александровна. – Но во время войны они казались почти что изысканным лакомством».
Еще перед глазами до сих пор стоят небольшие коробочки мандаринов в красивых обертках, которые привез с войны дядя Сережа. Это тогда чудом казалось. И забыть о нем тоже невозможно. Ведь в Мурманске были карточки, голодно, и мандарины были в диковинку.
«Наш дядя Сережа, мамин брат, Сергей Устинович Трясунов, отважный мурманчанин! Две войны прошел. Был связистом в Белофинскую, по нашим лесам на пузе, по-пластунски, считай, весь Кольский полуостров прополз, – продолжает Раиса Доманова. – В Великую Отечественную вместе с моим отцом Александром Евстафьевичем Сотниковым с первых дней ушел на фронт. 24 июня 1945 года был участником первого Парада Победы на Красной площади. Ему выпало почетное право пройти с группой воинов, которые несли 200 опущенных знамен и штандартов разгромленных гитлеровских войск. Они с чувством бросили эти знамена на деревянные помосты у мавзолея. А трибуны взорвались аплодисментами. Символы гитлеровской Германии были повержены.
Мой отец, к сожалению, не дожил до этих священных для нас всех дней, он погиб в октябре 1944 года, защищая Кольское Заполярье, на Печенгском направлении. Его имя навсегда вписано в героическую историю Великой Отечественной войны».
«Секретная» тетя Катя
В дом на улице Беломорской, 5, где жила семья Трясуновых-Сотниковых, попала бомба. Раиса Доманова говорит, что уцелели чудом! А после налета переехали к дедушке с бабушкой, дом которых располагался на сопке в районе сегодняшней улицы Папанина. Но и там во время очередного авианалета бомба ухнула аккурат под окна квартиры, и семье вновь пришлось искать себе жилье. В милиции им дали адрес свободной комнаты в доме на улице Воровского – ее хозяева выехали в эвакуацию.
Жили там до самой Победы. А когда вернулись из эвакуации хозяева жилья, разгородили комнату простынями, чтобы у каждого был свой угол.
«Жили трудно и после войны, – вспоминает Раиса Александровна. – Родственники из Минска присылали нам в небольших посылочках яблоки. Бабушка их забирала, раздавала нам по одному. А остальное вручала мне со словами: «Рая, а это иди продай». И я на мостках на углу улицы Воровского продавала эти минские яблочки. Деньги – все до копейки – отдавала бабушке, нашему семейному казначею».
Еще одно большое детское впечатление – когда за семейным столом по случаю Великой Победы появилась тетя Катя – Екатерина Устиновна Розанова (в девичестве Трясунова). На милой женственной тете Кате был военный китель с большим количеством боевых наград. «Мы все тогда ахнули! – до сих пор очень эмоционально вспоминает об этом случае Раиса Александровна. – Тетя Катя всю войну работала в Мурманске, у нее были секретные поручения, и мы не знали о ней ничего. И только после Дня Победы выяснилось, что она работала в комитете госбезопасности, выполняла важные задания и все это держала в строжайшей тайне. Запомнилось только, что часто ездила по каким-то делам в Росту».
Ситцевые перегородки
Одна из двоюродных сестер Раисы Домановой Анна Дербенева, в девичестве Афанасьева, также запечатлена на последней семейной мирной фотокарточке – той, где мурманская детвора вместе с мамами собралась в цирк. Анны Федоровны уже нет в живых, но она долгое время была председателем общественной организации «Дети прифронтового Мурманска» и не раз вспоминала на страницах «Вечерки» о чудовищных испытаниях, выпавших на долю мурманских детей в годы войны.
«Помню, как перед самой войной весь Мурманск был огромной стройкой, кругом горы песка, кирпичей, досок. А мы, дети, бегали смотрели, как китайцы строят дорогу, – рассказывала Анна Федоровна. – Они укладывали в песок камни и большими деревянными молотками вбивали их, что было мочи. Летом нас всех переселили в рабочий городок на улице Челюскинцев. Он состоял из бараков, клуба, прачечной и детского сада. Поначалу перегородки между комнатами мастерили из ситцевых полотен. А потом уже стали делать стены. В нашей комнате была круглая железная печь, вся наша родня приносила нам сушить свою обувь.
Перед войной наша семья увеличилась. В 1941 году родился Славик. А до этого, в 39-м, – Галя. Еще раньше, в 37-м, – Витя. В первый класс я пошла 1 сентября 1939 года в школу № 6, теперь на ее месте находится краеведческий музей. Еще помню английские дома-чемоданы, которые стояли на улице Челюскинцев, теперь в этом районе расположен Ледовый дворец.
На месте Дома культуры моряков было овощехранилище. А там, где Центральный стадион профсоюзов, зиял овраг. Мурманск был в основном деревянным, но в центре уже кое-где строились каменные дома.
Мой папа и дядя Саша (Александр Евстафьевич Сотников. – Ред.) с первых дней войны ушли на фронт. Горожан начали эвакуировать на поездах и пароходах. В Мурманске остались те, кто трудился на железной дороге, в порту, а еще медики, работники пищеблоков. С ними остались их дети. Мама работала на судоремонтном заводе, так называемой каботажке, в кузнечном цеху. Нас у нее было уже пятеро детей. Я, десятилетняя, старшая. Любе было шесть, Вике – четыре, Гале – два. Самый маленький, Славик, умер через два с половиной месяца после рождения. А братик Витя – 22 февраля 1942 года.
Фашисты бомбили так часто, что едва заканчивался один налет, как начинался другой. Нас, детей, поселили в городское бомбоубежище на улице Коммуны. Мы жили там с сентября 1942 года по июль 1943 года.
Выделили нам в убежище ползала, дали топчаны. Из одеял, которые нам подарили военные моряки полярных конвоев, мы вязали носки. Еще шили платочки из парашютного шелка. Красиво их обвязывали. Шили кисеты, учили стихи и песни. Ходили с концертами по госпиталям, поддерживали раненых. Писали им письма и отправляли посылки на фронт.
Если удавалось выйти на улицу, первым делом смотрели на залив, на линию горизонта. Там, в сопках, казалось, все полыхает от пожарищ, от взрывов ухало. Мы думали, что это где-то очень близко к Мурманску.
Ходили в лес, собирали воронику, а в городе – ромашки и хвойные иголки. Все это сдавали в аптеку для изготовления лекарств».
Самый страшный день
На Зеленом мысу дети собирали морскую капусту и дохлую рыбу, в сопках – хвою. От цинги болели зубы, и Аня не могла жевать полусырую перловку, которую давали в столовой.
Несмотря на эти испытания, ставшие привычными для детей войны, самым страшным днем Анна Дербенева называла 18 июня 1942 года, когда в один день сгорело пол-Мурманска.
«Жили мы уже на улице Челюскинцев, 53, сейчас это улица Кильдинская, – рассказывала Анна Федоровна. – Был теплый солнечный день. Одетые по-летнему, мы с сестрами пошли за хлебом. Но сирена воздушной тревоги остановила нас на полпути. Мы вернулись к дому и спрятались в щель под камнями в ожидании, когда закончится налет. Первый самолет появился в полдень. А за ним второй. А потом слышим, кто-то кричит: «Город горит!». Это бросили кассету на Дворец культуры имени Кирова. Сильный ветер перекинул с него огонь на столовую и ближайшие дома. Мы вышли из убежища и смотрели, как летели головешки и загорались деревянные здания. Пламя приближалось к нам по их крышам. А люди бежали к своим домам спасать вещи».
По примеру взрослых Анна с сестрами тоже бросились домой, забрали детский матрас, на котором обычно сидели на горе, и стали подниматься выше по сопке, к камню, с которого было видно почти весь город. «Город был похож на огромный костер, казалось, что не горело только море, – вспоминала Анна Федоровна. – Мы сидели и смотрели, как полыхают дома рядом с нашим».
Мама прибежала с работы, нашла нас и вынесла из горящего дома ведро, кружки и ложки. Мы с Галей стали пить воду. А в это время рядом с нами прошла пулеметная очередь, нас облило грязью. У ближайшего столба, обложенного камнями, убило бабушку с девочкой.
Фашисты летели так низко, что было видно летчиков. По бегущим мурманчанам стреляли из пулеметов».
Вечером бездомную семью Афанасьевых приютили добрые горожане, дом которых остался цел.
Донорам давали обед и водку
Утром, оставив младших девчонок на соседей, Аня с мамой отправились в милицию – за адресом своего нового жилья. «Кругом еще было дымно, мама дорогой часто прижимала меня к себе, стараясь закрыть мне глаза, она не хотела, чтобы я видела трупы, – вспоминала Анна Федоровна. – А на проспекте Ленина очень сильно пахло жареным мясом. В милиции нам выделили жилье в доме № 17 на улице Косой. Участковый открыл чужой дом, сказал: «Живите!». Мы привели девчонок и начали обустраиваться. Мама принесла матрасы и одеяла. Недалеко от дома стояли зенитки и была щель, в которую мы прятались на время вражеских налетов. Дом наш впоследствии начал сползать со скалы, и нас переселили на улицу Ловозерскую, 8. И вот тут нашла нас бомба. Она упала во дворе, но не взорвалась, а как бы утонула рядом с домом. Так мы и жили на ней. «Нашу» бомбу нашли и обезвредили уже после войны, когда на улице Ловозерской начали строить жилье. Помню, как все время хотелось есть. Жевали вар, ели жмых. А иностранцы угощали нас жевательной резинкой и шоколадом. Мама во время войны была донором, ее забирали с завода для прямого переливания крови раненым. За это давали талон на сто граммов водки, суп и второе. Второе она отдавала нам. А водку меняла на буханку хлеба».
Легли не под кровать, а на нее
«В 1944 году в Мурманск начали возвращаться горожане, – продолжала Анна Доманова. – Открыли
34-ю школу. Потом в этом здании долгое время размещалось Генеральное консульство Норвегии. А тогда единственная школа работала в три смены. Город ожил, стало не так страшно. Уже можно было ложиться спать не под кровать, а на нее. Ждали писем с фронта, многим мурманчанам уже пришли извещения-похоронки. Победу в Мурманске мы встретили со слезами. И стали ждать всех, кто остался жив. Папа вернулся 6 ноября 1945 года. Он вышел с вокзала, стал перед нами на колени, сказал: «Как же вы тут выжили?!». И мы все вместе заплакали».
Анжелика КОВАЛЕВА.
kovaleva@vmnews.ru
Фото Игоря ЕРЕМЕНКО и из архива Раисы Домановой.
