Свидетель рождения Мурманска
Известный питерский журналист был направлен редакцией освещать закладку города у подножия Ледовитого океана
Всего несколько дней назад он был в Петрограде. "В болтливом, шумном, торгашеском. С конфиденциальными политическими сплетнями, с самодовольно хрякающими автомобилями, с равнодушными глазами электрических фонарей, которые уже не удивляются ничему в мире, считая подобное поведение хорошим тоном". Здесь, на севере, далеко за Полярным кругом, все было иначе. "И ни одной газеты с сообщениями о переменах во внутренней политике России, — мелькнула мысль. — Как хорошо!". Студеный ветер проникал под одежду, леденил лицо, заставлял ежиться тело и приплясывать ноги. Он бродил по заснеженным сопкам, где пока еще рос лес и с трудом угадывались наскоро намеченные улицы. Смотрел, думал, пытался заглянуть в будущее.
Мечты журналиста
"Несомненно, — предсказывал он, — в Романове быстро возникнут многочисленные конторы по импорту и экспорту; появится в самом начале немало народу, связанного с нашей торговлей с Западом; возникнут, должно быть, заводы и склады для моторных ботов и их частей для нужд мурманских рыбопромышленников… появятся рыбокоптильные заводы, заводы для приготовления рыбных консервов; вывоз зерна, леса, ввоз английских и американских товаров — все это оживит, создаст кипучую портовую жизнь, даст городу население, средства к существованию… Да, город вырастет, поднимется из земли точно по мановению волшебника", взору явятся "радостные кресты храмов и крыши огромных строений, и порт, гудящий жизнью, пестрый флагами, многострунный высокими гордыми мачтами… Прозвучат слова дружбы и взаимного понимания, раздастся громкая русская речь, свободная, знающая цену себе".
Поскользнувшись на обледеневшем склоне, едва не упал. В отдалении зашумели голоса, начиналось то, ради чего в этот пустынный край приехали высокие чиновники из столицы, — церемония закладки собора. Торжество рождения нового города на берегу Кольского залива — Романова-на-Мурмане, свидетелем которого ему предстояло стать. Надо было спускаться вниз, но он медлил, чего-то ждал. Хрустнул под ногой снег, вспорхнула рядом птица, села на ближайший валун. А он представлял себе оживленные улицы, высокие дома, многоголосие мегаполиса.
"Интересное чувство, — размышлял он, — ходишь среди сосен и берез и рисуешь в воображении картины. Вот тут, где эта кочка, будет когда-нибудь сидеть городской голова с цепью на шее и звонить в колокольчик: "Прошу господ гласных (депутатов городской Думы. — Прим. Д. Е.) аккуратнее посещать заседания, иначе придется придумать меры взыскания". Здесь, где сейчас беспечно размахивают ветвями березки, между которыми выстлал землю зеленой шерстью мох, быть может, скоро вырастет гигантский отель, залитый электрическим светом, с рестораном, из которого до волн Ледовитого океана донесутся звуки оркестра, играющего матчиш; нарядная толпа туристов из Петрограда заснует внутри по длинным коридорам, собираясь наверх, на специальную "террасу северных сияний"… А вокруг отеля оживление, грохот колес мчащихся в театр на оперу экипажей, гудки автомобилей, звон трамвая и крики кондуктора, сталкивающего публику на мостовую: — "Нет местов!".
Звали этого человека Андрей Митрофанович Селитренников, но читающая публика в России знала его как журналиста А. Ренникова, сотрудника газеты "Новое время". Под этим же именем до недавних пор он был известен и нам — мурманчанам. Выдержки из его отчета о торжественном открытии нового города на северной окраине страны, переписанные от руки и перепечатанные на машинке, хранятся в Государственном архиве Мурманской области в материалах личного фонда классика кольского краеведения Ивана Федоровича Ушакова.
Герой фельетонов
Родился Селитренников — Ренников в Кутаиси в семье присяжного поверенного, потом жил в Батуми и Тифлисе. Мечтал стать музыкантом, играл на скрипке и изучал теорию музыки. Учился в Одесском университете, где окончил сразу два (!) факультета — физико-математический и историко-филологический. Его сочинение "Система философии В. Вундта" было удостоено золотой медали. И стал бы Селитренников, вероятно, выдающимся философом, благо и при университете его оставили, и диссертация была на подходе. Но в студенческие годы он увлекся журналистикой, и наука была забыта.
В 1912-м Андрей Митрофанович переехал в Петербург, где стал сотрудником, а позже и редактором отдела "Внутренние новости" одного из крупнейших изданий страны — газеты "Новое время", возглавляемой знаменитым Алексеем Сувориным, а затем его сыном Михаилом. Во многом выбор места работы определил его дальнейшую литературную судьбу. Либеральная русская интеллигенция резко отрицательно относилась к этому изданию, считая его черносотенным. Левые думали так же. Как следствие Ренникова любила широкая публика, но ненавидела либеральная пресса и обходила критика. Он даже стал персонажем нескольких фельетонов, едко высмеивавших взаимоотношения внутри редакции "Нового времени". К примеру, один из них, написанный Михаилом Булгаковым, заканчивался так: "Ренников знал, что в случае неудачи Суворину опасно показываться. Рука у него тяжелая, а пресс-папье на письменном столе — еще тяжелее".
Впрочем, подобные оценки не отражались ни на взглядах популярного столичного журналиста, ни на его работоспособности. Селитренников продолжал трудиться со свойственными ему энергией и самоотдачей. Помимо газетных статей, рассказов и очерков он успел до революции выпустить несколько книг, среди которых — фантастический роман "Разденься, человек". В нем прибытие на Землю посланца венерианской "биологической цивилизации" позволяет автору высветить язвы современного ему общества.
Так складывалась судьба человека, в творческом багаже которого осталась и знаменательная для нас поездка по новопостроенной Мурманской железной дороге, состоявшаяся осенью 1916 года. Поезд, которому предстояло дойти до берегов Северного Ледовитого океана, составили из пульмановских вагонов первого класса. В состав делегации вошли министр путей сообщения, вскоре получивший пост премьера А. Ф. Трепов, морской министр адмирал Григорович, члены Государственного Совета, Государственной Думы, высшие представители разных ведомств. Министрам отвели салон-вагоны, остальных разместили по два человека в купе. "Петербургской печати, — вспоминал Селитренников, — оставили одно только место, которое Трепов предложил "Новому времени". Наш редактор М. Суворин решил отправить меня.
- А почему вы сами не хотите поехать, Михаил Алексеевич? — из вежливости спросил я, обрадованный перспективой побывать у берегов Ледовитого океана.
- Куда там! — пренебрежительно отвечал он. — Я человек пожилой, для моего здоровья вредны железнодорожные катастрофы".
Вот так и вышло, что корреспондент "Нового времени" А. Ренников оказался единственным профессиональным журналистом, присутствовавшим при основании Мурманска.
Не зря редактор боялся катастроф
Кстати, в полном соответствии с предсказанием Суворина вагоны однажды сошли-таки с рельсов. Вот как об этом вспоминал сам Селитренников: "Однажды вечером… к нам в купе явился курьер и сказал, что его превосходительство господин министр просит меня к себе в вагон.
- Мне очень интересно было бы знать ваше впечатление, — сказал Трепов, любезно усадив меня в кресло и предложив чашку чая. — Надеюсь, вы не будете нас очень бранить в своих описаниях поездки.
- О, почему же бранить? — горячо возразил я. — Наоборот, я в восторге. Столько интересного, столько необычного. Какая природа! Создание этого пути, действительно, завоевание севера. А наши инженеры, с которыми мне приходилось беседовать о постройке мостов, о прокладке пути, показали в своей работе чудеса изобретательности, настойчивости, самоотверженности…
Трепов с удовольствием слушал. Воодушевившись, я решил продолжать. Мне хотелось поддержать инженеров в глазах их министра.
И вдруг вагон подскочил. Накренился сначала на один бок, затем на другой, хрустнул всем телом. И, растерянно стуча колесами, трясясь точно в лихорадке, побежал по шпалам.
Этот сход с рельс и последовавшая за ним сумятица в поезде, к сожалению, не дали мне высказать до конца мою мысль. А на следующий день, встретив Трепова в вагоне-ресторане и увидев, что он находится в обычном сдержанно-благожелательном настроении, я подошел к нему, поздоровавшись, и хотел было в осторожной дипломатической форме оправдать строителей пути в происшедшей вчера неприятности.
- Нужно изумляться, как в такой краткий срок, на льду и на болоте наши инженеры… — начал я.
Но министр замахал руками.
- Ради Бога, не хвалите никого! — испуганно воскликнул он. — Я боюсь! Не надо!".
К счастью, обошлось без жертв, и поезд в итоге благополучно добрался до Романова-на-Мурмане. Селитренников был покорен Севером. С восторгом писал он о трепещущих огнях северных сияний, о синих одеждах озер у подножия Хибин, об аквамариновом море. И конечно, о том, что благодаря сооружению Мурманской железной дороги, конечным пунктом которой предстояло стать еще не построенному городу, "Ледовитый океан согреет Россию; сообщит ей теплым дыханием Гольф-штрема новые силы". Все это действительно было так.
Дмитрий ЕРМОЛАЕВ,
сотрудник Государственного архива
Мурманской области.
Окончание следует.
#Выбор редакции
Известный питерский журналист был направлен редакцией освещать закладку города у подножия Ледовитого океана
Всего несколько дней назад он был в Петрограде. "В болтливом, шумном, торгашеском. С конфиденциальными политическими сплетнями, с самодовольно хрякающими автомобилями, с равнодушными глазами электрических фонарей, которые уже не удивляются ничему в мире, считая подобное поведение хорошим тоном". Здесь, на севере, далеко за Полярным кругом, все было иначе. "И ни одной газеты с сообщениями о переменах во внутренней политике России, — мелькнула мысль. — Как хорошо!". Студеный ветер проникал под одежду, леденил лицо, заставлял ежиться тело и приплясывать ноги. Он бродил по заснеженным сопкам, где пока еще рос лес и с трудом угадывались наскоро намеченные улицы. Смотрел, думал, пытался заглянуть в будущее.
Мечты журналиста
"Несомненно, — предсказывал он, — в Романове быстро возникнут многочисленные конторы по импорту и экспорту; появится в самом начале немало народу, связанного с нашей торговлей с Западом; возникнут, должно быть, заводы и склады для моторных ботов и их частей для нужд мурманских рыбопромышленников… появятся рыбокоптильные заводы, заводы для приготовления рыбных консервов; вывоз зерна, леса, ввоз английских и американских товаров — все это оживит, создаст кипучую портовую жизнь, даст городу население, средства к существованию… Да, город вырастет, поднимется из земли точно по мановению волшебника", взору явятся "радостные кресты храмов и крыши огромных строений, и порт, гудящий жизнью, пестрый флагами, многострунный высокими гордыми мачтами… Прозвучат слова дружбы и взаимного понимания, раздастся громкая русская речь, свободная, знающая цену себе".
Поскользнувшись на обледеневшем склоне, едва не упал. В отдалении зашумели голоса, начиналось то, ради чего в этот пустынный край приехали высокие чиновники из столицы, — церемония закладки собора. Торжество рождения нового города на берегу Кольского залива — Романова-на-Мурмане, свидетелем которого ему предстояло стать. Надо было спускаться вниз, но он медлил, чего-то ждал. Хрустнул под ногой снег, вспорхнула рядом птица, села на ближайший валун. А он представлял себе оживленные улицы, высокие дома, многоголосие мегаполиса.
"Интересное чувство, — размышлял он, — ходишь среди сосен и берез и рисуешь в воображении картины. Вот тут, где эта кочка, будет когда-нибудь сидеть городской голова с цепью на шее и звонить в колокольчик: "Прошу господ гласных (депутатов городской Думы. — Прим. Д. Е.) аккуратнее посещать заседания, иначе придется придумать меры взыскания". Здесь, где сейчас беспечно размахивают ветвями березки, между которыми выстлал землю зеленой шерстью мох, быть может, скоро вырастет гигантский отель, залитый электрическим светом, с рестораном, из которого до волн Ледовитого океана донесутся звуки оркестра, играющего матчиш; нарядная толпа туристов из Петрограда заснует внутри по длинным коридорам, собираясь наверх, на специальную "террасу северных сияний"… А вокруг отеля оживление, грохот колес мчащихся в театр на оперу экипажей, гудки автомобилей, звон трамвая и крики кондуктора, сталкивающего публику на мостовую: — "Нет местов!".
Звали этого человека Андрей Митрофанович Селитренников, но читающая публика в России знала его как журналиста А. Ренникова, сотрудника газеты "Новое время". Под этим же именем до недавних пор он был известен и нам — мурманчанам. Выдержки из его отчета о торжественном открытии нового города на северной окраине страны, переписанные от руки и перепечатанные на машинке, хранятся в Государственном архиве Мурманской области в материалах личного фонда классика кольского краеведения Ивана Федоровича Ушакова.
Герой фельетонов
Родился Селитренников — Ренников в Кутаиси в семье присяжного поверенного, потом жил в Батуми и Тифлисе. Мечтал стать музыкантом, играл на скрипке и изучал теорию музыки. Учился в Одесском университете, где окончил сразу два (!) факультета — физико-математический и историко-филологический. Его сочинение "Система философии В. Вундта" было удостоено золотой медали. И стал бы Селитренников, вероятно, выдающимся философом, благо и при университете его оставили, и диссертация была на подходе. Но в студенческие годы он увлекся журналистикой, и наука была забыта.
В 1912-м Андрей Митрофанович переехал в Петербург, где стал сотрудником, а позже и редактором отдела "Внутренние новости" одного из крупнейших изданий страны — газеты "Новое время", возглавляемой знаменитым Алексеем Сувориным, а затем его сыном Михаилом. Во многом выбор места работы определил его дальнейшую литературную судьбу. Либеральная русская интеллигенция резко отрицательно относилась к этому изданию, считая его черносотенным. Левые думали так же. Как следствие Ренникова любила широкая публика, но ненавидела либеральная пресса и обходила критика. Он даже стал персонажем нескольких фельетонов, едко высмеивавших взаимоотношения внутри редакции "Нового времени". К примеру, один из них, написанный Михаилом Булгаковым, заканчивался так: "Ренников знал, что в случае неудачи Суворину опасно показываться. Рука у него тяжелая, а пресс-папье на письменном столе — еще тяжелее".
Впрочем, подобные оценки не отражались ни на взглядах популярного столичного журналиста, ни на его работоспособности. Селитренников продолжал трудиться со свойственными ему энергией и самоотдачей. Помимо газетных статей, рассказов и очерков он успел до революции выпустить несколько книг, среди которых — фантастический роман "Разденься, человек". В нем прибытие на Землю посланца венерианской "биологической цивилизации" позволяет автору высветить язвы современного ему общества.
Так складывалась судьба человека, в творческом багаже которого осталась и знаменательная для нас поездка по новопостроенной Мурманской железной дороге, состоявшаяся осенью 1916 года. Поезд, которому предстояло дойти до берегов Северного Ледовитого океана, составили из пульмановских вагонов первого класса. В состав делегации вошли министр путей сообщения, вскоре получивший пост премьера А. Ф. Трепов, морской министр адмирал Григорович, члены Государственного Совета, Государственной Думы, высшие представители разных ведомств. Министрам отвели салон-вагоны, остальных разместили по два человека в купе. "Петербургской печати, — вспоминал Селитренников, — оставили одно только место, которое Трепов предложил "Новому времени". Наш редактор М. Суворин решил отправить меня.
- А почему вы сами не хотите поехать, Михаил Алексеевич? — из вежливости спросил я, обрадованный перспективой побывать у берегов Ледовитого океана.
- Куда там! — пренебрежительно отвечал он. — Я человек пожилой, для моего здоровья вредны железнодорожные катастрофы".
Вот так и вышло, что корреспондент "Нового времени" А. Ренников оказался единственным профессиональным журналистом, присутствовавшим при основании Мурманска.
Не зря редактор боялся катастроф
Кстати, в полном соответствии с предсказанием Суворина вагоны однажды сошли-таки с рельсов. Вот как об этом вспоминал сам Селитренников: "Однажды вечером… к нам в купе явился курьер и сказал, что его превосходительство господин министр просит меня к себе в вагон.
- Мне очень интересно было бы знать ваше впечатление, — сказал Трепов, любезно усадив меня в кресло и предложив чашку чая. — Надеюсь, вы не будете нас очень бранить в своих описаниях поездки.
- О, почему же бранить? — горячо возразил я. — Наоборот, я в восторге. Столько интересного, столько необычного. Какая природа! Создание этого пути, действительно, завоевание севера. А наши инженеры, с которыми мне приходилось беседовать о постройке мостов, о прокладке пути, показали в своей работе чудеса изобретательности, настойчивости, самоотверженности…
Трепов с удовольствием слушал. Воодушевившись, я решил продолжать. Мне хотелось поддержать инженеров в глазах их министра.
И вдруг вагон подскочил. Накренился сначала на один бок, затем на другой, хрустнул всем телом. И, растерянно стуча колесами, трясясь точно в лихорадке, побежал по шпалам.
Этот сход с рельс и последовавшая за ним сумятица в поезде, к сожалению, не дали мне высказать до конца мою мысль. А на следующий день, встретив Трепова в вагоне-ресторане и увидев, что он находится в обычном сдержанно-благожелательном настроении, я подошел к нему, поздоровавшись, и хотел было в осторожной дипломатической форме оправдать строителей пути в происшедшей вчера неприятности.
- Нужно изумляться, как в такой краткий срок, на льду и на болоте наши инженеры… — начал я.
Но министр замахал руками.
- Ради Бога, не хвалите никого! — испуганно воскликнул он. — Я боюсь! Не надо!".
К счастью, обошлось без жертв, и поезд в итоге благополучно добрался до Романова-на-Мурмане. Селитренников был покорен Севером. С восторгом писал он о трепещущих огнях северных сияний, о синих одеждах озер у подножия Хибин, об аквамариновом море. И конечно, о том, что благодаря сооружению Мурманской железной дороги, конечным пунктом которой предстояло стать еще не построенному городу, "Ледовитый океан согреет Россию; сообщит ей теплым дыханием Гольф-штрема новые силы". Все это действительно было так.
Дмитрий ЕРМОЛАЕВ,
сотрудник Государственного архива
Мурманской области.
Окончание следует.
