Эти фотокарточки Мурманска 60-х годов в редакцию «Вечерки» прислала Людмила Алексеевна Горячева, приехавшая вслед за мужем из Ленинграда. Она говорит, Мурманск рос вместе с их семьей, расстраивался, хорошел. Стал для нее любимым городом, одним из самых замечательных на Земле.
Рай в шалаше
Людмила Горячева, в детстве пережившая блокаду, как и многие участники городской общественной организации «Жители блокадного Ленинграда», связавшие свою жизнь с суровым городом на макушке планеты, называет себя мурманской ленинградкой. Рассказывает, что именно здесь, в Мурманске, прожила счастливую жизнь с любимым мужем Владимиром Федоровичем Горячевым, много лет руководившим Мурманской студией телевидения, и двумя прекрасными сыновьями Владимиром и Александром, выбравшими, как и она, педагогическую стезю.
– В Мурманск ехать было нисколько не страшно, а, наоборот, весело и хорошо! – вспоминает Людмила Алексеевна свое первое в жизни путешествие на Крайний Север в 1955 году. – Помню, вышли с вокзала, я увидела на месте сегодняшней «Волны» большой пустырь, в его центре – огромную глубокую лужу и небольшую стайку автобусов. Пробирались к ним по деревянным мосткам. Я, родившаяся и выросшая в Ленинграде, тогда подумала: «Вот тьмутаракань!». Но, как говорят, с милым рай в шалаше, а я была согласна и на шалаш! Однако муж привез меня в благоустроенный со всеми удобствами каменный двухэтажный дом в Росте, у нас была хорошая комната, которую ему дали от театра Северного флота, где он тогда работал. По сравнению с жителями многочисленных ростинских деревянных домов, у нас были отличные условия! Через год, в 1956 году, у нас появился первый сын. Я назвала его в честь любимого мужа – Володей. Так что он у нас Владимир Владимирович. А через восемь лет, в 1964 году, родился младший сын Александр.
Фотокарточка у «Родины»
Одна из памятных семейных фотокарточек в архиве мурманчан Горячевых была снята у кинотеатра «Родина» в конце 60-х годов. Слева на снимке – Людмила Алексеевна Горячева с подругой Лилией Николаевной Никольской-Лифшиц. А рядом муж Людмилы и их сыновья.
– Мы любили посещать утренние киносеансы, было много свободных мест, а нашим сыновьям было раздолье – они потихоньку гуляли по кинозалу, пока мы смотрели фильм, – вспоминает Людмила Горячева. – Виталий Лифшиц, муж Лилии Николаевны, офицер, был в это время на службе в Североморске. Их семья – супруги и две дочки Марина и Ирина жили в столице Северного флота. Но поскольку Лилия Николаевна преподавала физику в 12-й мурманской вечерней школе рабочей молодежи, то почти каждый день приезжала в областной центр. В свободное время вместе ходили в кино или театр, выбирали, что посмотреть, читали критику, старались посещать все премьеры.
12-я вечерняя школа располагалась напротив Семеновского озера у ресторана «Космос». Днем она была обычной общеобразовательной школой № 26. А вечером становилась школой рабочей молодежи № 12.
С Лилией мы очень долго дружили, она была родом из Крыжополя, а Виталий – ленинградец. После его демобилизации семья Лифшиц уехала в Ленинград. Потому что в советские времена было правило: после демобилизации офицер должен был вернуться в тот город, из которого был откомандирован на службу. Получение собственного жилья вернувшиеся со службы ленинградские офицеры тогда ждали по пять лет. Но Виталию предложили поработать два года в военкомате без зарплаты и за это получить жилье в два раза быстрее, он согласился. В перестройку связи с друзьями потерялись, а фотокарточка у «Родины» до сих пор напоминает и о них самих, и о тех временах.
Пять за язык
Владимир Федорович Горячев почти 30 лет руководил Мурманской студией телевидения. Пришел сюда режиссером в 1959 году из театра Северного флота.
С ленинградкой Людмилой познакомился летом в деревне Сербино, где оба проводили каникулы. После окончания Ленинградского театрального института имени Островского с красным дипломом выбрал драматический театр Северного флота и уехал в Мурманск. Влюбленные переписывались два года. А когда в 1955 году новоявленный мурманчанин приехал в отпуск в Сербино, поженились.
Людмила, выпускница ленинградского кинотехникума, собиралась учиться дальше, поступать в институт. Но разве тут до учебы?! И сразу после свадьбы уехала вслед за мужем в город на макушке планеты.
– Я тогда была очень счастлива! – рассказывает она. – В Мурманске сразу поступила в педагогический институт. И на экзамене по истории строгий профессор Лев Иванович Львов сказал мне, что даже если бы я не знала столь безупречно ответа на экзаменационный вопрос, он все равно бы поставил мне пять за мой литературный русский язык. Затем уточнил: «Вы где учились?». Я ответила: «В Ленинграде». «Это чувствуется», – подытожил профессор.
Став студенткой заочного отделения, Людмила Горячева вскоре начала преподавать русский язык и литературу в 12-й вечерней школе. А затем перешла во 2-ю вечернюю школу, где работала до самой пенсии. «Меня звали в обычные, дневные школы, но я туда не пошла, – объясняет она свой выбор, – все же для меня на первом месте всегда стояла любимая семья. И вечерний режим работы позволял и встречать обедом вернувшихся с занятий сыновей, и больше времени проводить с любимым мужем».
Владимир Федорович, к слову, несмотря на занятость, серьезно увлекался фотографией, он автор большинства мурманских снимков семьи Горячевых. Вот, например, этого – на новом центральном городском стадионе. Его строительство было большим событием для города. Сын Владимир занимался тут конькобежным спортом и туризмом. А Александр увлекся бальными танцами, был неоднократным победителем чемпионатов разного уровня.
Театралка
Людмила Алексеевна и в Мурманске, и в Ленинграде, куда теперь Горячевы приезжали всей семьей в отпуск, была завзятой театралкой. Во-первых, потому что ее мама Зинаида Алексеевна Курашева два десятка лет служила реквизитором в Ленинградском театре комедии имени Акимова, и маленькая Люда, можно сказать, росла за кулисами. Ну и, во-вторых, потому что и ее муж имел непосредственное отношение к театру. «В театральном институте Владимир учился вместе с Ниной Ургант, и когда мы приезжали в Ленинград, то частенько встречались, общались с его уже ставшей известной однокурсницей. Она тогда работала в ленинградском «Ленкоме» – театре имени Ленинского комсомола, художественным руководителем которого был Георгий Товстоногов.
Большое счастье
Еще одна памятная фотокарточка из семейного альбома мурманчан Горячевых была сделана в 60-х годах на первомайской демонстрации. Справа на снимке – режиссер мурманской студии телевидения Захар Гельман, а крайний слева – телеоператор Вениамин Иванов. Владимир Горячев по семейной традиции взял с собой на демонстрацию сыновей. А Людмила Алексеевна осталась дома. Говорит, после ленинградских демонстраций, на которые маленькую Люду неизменно брал с собой дядя-фронтовик, праздничное народное шествие на мурманских улицах ее уже так не увлекало, и она в такие дни готовила к приходу мужа и сыновей вкусный обед.
10 апреля 1998 года Владимир Федорович Горячев скоропостижно скончался. Но семейные фотокарточки до сих пор будят в душе Людмилы Алексеевны теплые воспоминания об их счастливой жизни в Мурманске. Словно бы судьба решила этим большим счастьем компенсировать чудовищные испытания, выпавшие на долю восьмилетней Люси во время Ленинградской блокады.
Варвара Ивановна
– Из всей нашей густонаселенной коммуналки в блокаду нас осталось трое – я, мама и соседка, образованнейшая, интеллигентнейшая Варвара Ивановна, – рассказывает Людмила Горячева. – Когда наступили самые тяжелые времена, у Варвары Ивановны от голода помутился рассудок. Каждый вечер она караулила мою маму с работы на общей кухне. «Зиночка, – спрашивала она ее, – наверное, мясо у ребеночка вкусное, а косточки сладенькие?». Мама, уходя на работу, запирала дверь на все замки. Говорила: «Люся! Не смей открывать Варваре Ивановне! Что бы она тебе не обещала!». После маминого ухода за дверью раздавался тихий вкрадчивый голос соседки: «Люсенька, открой мне, пожалуйста!». Даже если бы я в конце концов поддалась на уговоры и решила открыть, сделать это все равно не смогла бы. У меня просто не было сил встать с кровати. Потом, уже много позже, в гости приезжала моя тетя, тоже блокадница. Рассказывала, что мама от голода тоже начинала заговариваться. Кто тогда на это обращал внимание? От голода умирали. И Варвара Ивановна тоже умерла от истощения.
Весна 42-го
Весна 42-го подарила надежду. Открылись многие школы. А главное – бани! Сейчас этой радости, наверное, невозможно понять.
– В наших квартирах гулял ветер, они не отапливались, окна после бомбежек зияли дырами, стоял страшный холод, – вспоминает Людмила Алексеевна. – Ленинградцы не умывались. Водопровод не работал. Лед для чая рубили топориком прямо в бидончике – вода застывала. Мы были грязные, все во вшах! И вдруг – бани, горячая вода! Мылись все вместе: и женщины, и мужчины, и дети. По бане ходили живые скелеты, мне кажется, мы друг друга даже не замечали. Нам всем выдали по малюсенькому кусочку мыла, мы были счастливы.
Весной 42-го все жители Ленинграда, кто еще мог держаться на ногах, вышли чистить город. Мама вывела восьмилетнюю Люсю на улицу. Девочка до этого из-за крайнего истощения не вставала с постели полгода.
– Помню, как сидела на мешках с песком, которыми во время бомбежек закрывали окна магазинов, и не могла понять, чем пахнет, – тихо говорит Людмила Горячева. – В Ленинграде тогда был такой незнакомый, страшный запах. А мама сказала, что так пахнут трупы людей. Потом я увидела, что из сугроба, рядом с которым сидела, видны чьи-то руки, ноги. И ягодицы, из которых вырезано мясо…
Самое страшное – упасть
Воду для чая носили из Невы. Мама ходила туда одна. В реке были проруби. Все подходы заледенели, спускались к воде на пятой точке. А как подняться? Самое страшное было – упасть. Сил встать уже не хватало. И помочь не мог никто – от голода ленинградцы были похожи на живых скелетов. Воду носили в маленьких бидончиках, больше было не дотащить.
– Мы дома, как и все горожане, за время блокады сожгли в печке книги, мебель, – продолжает Людмила Алексеевна. – И все равно дрожали от холода. Однако дрова были. Они лежали в подвалах домов, за зиму смерзлись, а к лету 42-го оттаяли. Вода в подвале поднималась до плеч. И мама лезла в эту воду, доставала разрубленные на куски бревна. А я сидела на тротуаре рядом с нашим домом на 14-й линии Среднего проспекта и эти бревна у мамы принимала через подвальное окошечко.
После этого мама заболела двусторонним крупозным воспалением легких. Выздоровела чудом.
– Мамина подруга тетя Аня Курлева спрятала труп мужа в домашнем диване, – рассказывает о том страшном времени Людмила Горячева. – Он пролежал там два месяца. Тетя Аня не отдавала труп, чтобы не забрали мужнину карточку на хлеб – младшая дочка умирала от голода. Но это не спасло. Ребенок умер. Позже тетя Аня со старшей дочкой, тоже Люсей, отправилась в эвакуацию по Дороге жизни. И с тех пор связь с ними была потеряна. Выжили они? Довезли ли их? Многие караваны машин уходили под лед Ладоги.
Детская смесь
Но было и много хорошего. Во время блокады работали детские молочные кухни. Соседка по лестничной клетке родила во время блокады ребенка. И получала на него смесь. Люся, пока еще могла вставать, заходила к ней в гости. В основном чтобы посмотреть, как соседка кормит малыша из бутылочки смесью.
– Помню, смотрела с жадностью, как будто бы сама эту смесь ела! – говорит моя собеседница. – И как-то соседка, перехватив мой взгляд, не выдержала. Собрала на чайную ложечку остатки из детской бутылочки и угостила меня. Как это было вкусно!
В Ленинграде работали детские сады. В подвалах школ шли занятия, дети, у которых еще оставались силы, учились! На Новый год в школах устраивали детские елки с угощением: первое и второе блюдо, полстакана напитка. Работал ленинградский театр оперетты. Работали поликлиники, госпитали. Самых истощенных людей старались госпитализировать. Подкормить.
Ленинградские ученые тогда научились получать дрожжи из целлюлозы. На их основе готовили дрожжевые суп и молоко. Люсин дядя по рабочей карточке получал «целлюлозный суп», неделю копил его в котелке, а потом нес через весь город, чтобы подкормить сестру и племянницу. Суп был очень невкусный. Но, говорили, очень полезный.
Еще был витаминный напиток из хвои сосны, к изготовлению которого тоже приложили руку ленинградские ученые. Во всех ленинградских школах стояли бачки с напитком. Полстакана мог выпить только герой. Такая горечь! Но ребятишек этой горечью поили постоянно, в напитке было много микроэлементов и витаминов.
Тетя Шура
В комнату умершей Варвары Ивановны вселилась тетя Шура. Тетя Шура очень переживала. Она еще накануне войны отправила пятилетнюю дочку Риту вместе с детским садом на дачу. Детсад эвакуировали, ребятишек определили в детский дом. И вот после полного снятия блокады в 44-м пришло сообщение – Рита должна вернуться поездом на днях.
– Я помню, как тетя Шура боялась этой встречи! – с волнением рассказывает Людмила Алексеевна. – Ей было страшно, что она не сможет узнать свою дочку, что ей придется спрашивать у воспитателя, какая из девочек ее Рита. И что воспитатель ей покажет пальцем: «Вот эта ваша, забирайте!».
Но все случилось наоборот. Тетя Шура узнала дочку. А она ее – нет. За пять лет жизни в детском доме мамин образ стерся из памяти. Таких драм тогда в истерзанной войной, но непобежденной стране было очень много.
Анжелика КОВАЛЕВА.
Фото из семейного альбома семьи Горячевых.
