Около 70 экзаменационных испытаний перед летними каникулами проходит в Мурманской детской театральной школе. Такое не каждый выдержит!
Причем один из этих экзаменов обещает стать весьма громким. В пронзительном спектакле о мурманских подростках они расскажут со сцены о себе сами. Их внутренние монологи будут откровенны и неожиданны и для педагогов, и для родителей. И вполне возможно, что эта экзаменационная премьера в скором времени станет афишным спектаклем.
О постановках «театралки», которые обсуждает едва ли не весь Мурманск, о ее талантливых выпускниках и о жизни в сложный период самоизоляции мы беседуем с заместителем директора по учебной и творческой работе Мурманской детской театральной школы Еленой Крынжиной.
Спектакль «через стекло»
– Елена Ивановна, вы, знаю, написали пьесу к этому спектаклю в период самоизоляции, потому он может быть поставлен и, так сказать, «через стекло» – в режиме онлайн. И офлайн – на реальной сцене в реальном зрительном зале. Как родилась идея для такой постановки? И что она будет из себя представлять?
– В этом спектакле заняты выпускники нашего пятого класса – подростки 15–17 лет. А для них было очень сложно найти какую-то ключевую финальную пьесу, которая бы тянула на дипломный спектакль. Ведь 15, 16, 17 лет – это прекрасный и вместе с тем сложный возраст поиска себя, поиска любви.
И у меня родилась идея написать об этом возрасте пьесу. Ее рабочее название – «Дотронься, или Картина по номерам».
Место действия – это квартиры, где живут герои пьесы – подростки, которые в период самоизоляции пытаются встретиться со своим педагогом из детской театральной школы.
В пьесе есть такая тема – внутренний монолог. Во многом она и определила рабочее название. Его первое слово «дотронься» появилось потому, что нам всем так хотелось во время самоизоляции дотронуться друг до друга и в прямом, и в переносном смысле.
До пандемии мы говорили о том, насколько нас всех разъединил компьютер. Вспомните мемы в соцсетях, где большая семья сидит за столом, уткнувшись в мобильные телефоны. Такое публичное одиночество. А во время самоизоляции Интернет, напротив, стал объединяющим фактором, и он позволял дотронуться друг до друга, пусть и виртуально.
А фраза «Картина по номерам» появилась, потому что, оставшись в своих квартирах наедине с собой, многие мурманчане увлеклись хобби, в том числе и картинами по номерам – то есть раскрашиванием эскизов, в которых краску или оттенок определяет цифра. И поначалу нанесенные по номерам краски больше напоминают цветовую какофонию, а к финалу становится виден сюжет, появляется вся картинка.
Изначально пьеса писалась для так называемого спектакля «через стекло». Ведь на момент ограничений в связи с пандемией было совершенно неизвестно, сумеем ли мы, во-первых, поставить по ней спектакль не в виртуальном пространстве, а в реальном – на сцене. А во-вторых, будет ли у нас возможность позвать на этот спектакль в зрительный зал публику.
Писалась пьеса в период самоизоляции, когда ты совершенно здоровый человек и не ходишь на работу – у меня никогда такого не было! Я поначалу думала: «О! Счастья-то привалило! Поспать, подумать о своем!». Но недели через две стали вопросы возникать: «А что дальше? А что сейчас можно сделать?». И я села за пьесу.
Надышаться небом
– В чем актуальность пьесы, проблематика?
– Она, пожалуй, все же не столько о пандемии, сколько о ее главных героях – мурманских подростках, для которых самоизоляция еще более углубила их проблемы. Их не слышали и в привычной жизни. Не потому, что у них черствые родители – у них всех они прекрасные. А потому, что подросткам все не так. И когда мама 20 часов с тобой рядом – это плохо. И когда всего 15 минут – это тоже плохо. Как найти общий язык?
Герои хотят встретиться друг с другом и со своим педагогом, которая также одинока: она в разводе, ребенок у родителей бывшего мужа. И она через стекло монитора ведет урок. А тема урока – это внутренний монолог. Каждый из подростков должен был его подготовить.
Они начинают рассказывать о себе, и вдруг выясняется, что этих подростков никто не знает. Родители думают, что их лучше знают учителя, ведь дети по много часов в школе. Учителя, напротив, думают, что их лучше знают родители, с которыми подростки общаются дома. Так кто же в итоге за них отвечает?
А в финале текст приблизительно такой: мы так редко смотрим на небо! Мы все время смотрим под ноги. И наша жизнь, получается, так и проходит, словно бы под ногами. А нужно просто посмотреть наверх, на небо, подышать им.
– Кому из режиссеров доверили поставить этот злободневный спектакль?
– Особенно подчеркну, что премьера пройдет в формате экзамена. Ведь это прежде всего экзаменационные испытания выпускного класса предпрофессиональной программы «Искусство театра». Ее реализовывает наш педагог Мария Андреевна Юрьева, выпускница детской театральной школы. Не без гордости скажу, что это моя ученица. Она является педагогом программы «Искусство театра», ведет ключевой предмет, по которому сдается госэкзамен «Исполнение роли». И я доверила Марии Андреевне постановку этой пьесы. Она очень интересный, многообещающий молодой режиссер, я абсолютно не вмешиваюсь в процесс ее репетиций. Роль педагога в пьесе я писала под нее, но знаю, что она позвала на эту роль свою коллегу, тоже выпускницу нашей театральной школы, педагога Викторию Владимировну Никитину.
Если премьера пройдет с успехом, то, разумеется, эта постановка станет нашим афишным спектаклем. И мы будем дальше над ним работать.
Ангельские и чернушные дети
– Вы любите говорить, что занялись созданием спектаклей для подростков от безнадеги.
– Когда я пришла в 1997 году работать в детскую театральную школу, то столкнулась с тем, что большое количество пьес для подростков рассказывает о детях, которых в природе не существует. Это были или ангельские дети на зефирно-ванильных облаках, которые пьют чай с волшебным вареньем. Или чернушные дети на заплеванных ступеньках подъезда, которые пьют пиво и ругаются матом.
И в тех, и в других пьесах не допускалось того, что тихие отличники могут совершить что-то ужасное. И стать преступниками. А троечники могут повести за собой полк. Быть героями. То есть образы были очень плоскими, подростков показывали только с одной стороны – очень хорошей или очень плохой.
– Кто из драматургов вам близок по духу?
– Мне очень близка по духу драматург Ксения Викторовна Драгунская, дочь Виктора Юзефовича Драгунского, обожаемого многими поколениями детей писателя.
У Ксении Викторовны потрясающий калейдоскоп пьес, где есть не только белое и черное, но и красное и зеленое, и живые и мертвые души. Это просто кладезь и педагогический, и режиссерский! Мы с ней общаемся, пока, правда, только виртуально. Но она нас здорово поддерживает, благословляет на постановочные подвиги. В период самоизоляции очень нам помогла своей поддержкой. И я очень благодарна ей как драматургу, на пьесах которого я росла как педагог и как режиссер.
– Помимо подростковых у вас немало детских постановок, какие запомнились больше всего?
– Когда я инсценировала катастрофически сложную для меня пьесу «Лоскутик и облако» Софьи Прокофьевой, все мои коллеги, и не только в детской театральной школе, крутили пальцем у виска, говорили, что невозможно эту пьесу вытащить на сцену. Не потому, что это плохая сказка. Она просто очень сложна для драматургии, для постановки. Сказка-то прекрасная, одна из моих любимых. Однако вопреки скептикам у нас все получилось. У нас были потрясающие спектакли «Цветик-семицветик», «Дюймовочка», великолепный мюзикл!
Были мои пьесы новогодних форматов: сказки «Приключение снеговика Роберта» для детей, у которых еще формируются голос и речевой аппарат, и «Приключения лошадки Зои», которая дважды была поставлена разными поколениями учащихся «театралки».
Актер и режиссер Семен Барков из Театра имени Вахтангова, который к нам приезжал, сказал, что впервые видел такие смысловые новогодние детские спектакли.
А вообще есть и проза, и поэзия космическая по глубине. И российских, и зарубежных авторов. Все это вдохновляет заниматься инсценированием. То есть переводить прозу и поэзию на язык действия.
Космический папа где-то на Марсе
– Ваши пьесы отличаются искренностью, пронзительностью, вы умеете говорить на одном языке с детьми и подростками. Как вам это удается?
– Если мы делаем о чем-то спектакль, ну пусть это будет развод родителей, то почему кто-то считает, что об этом нельзя говорить с детьми пяти лет? Если психолог об этом может говорить с ребенком, то почему с ним нельзя говорить на эту тему языком театра?
Когда мы выбрали для постановки пьесу Ксении Драгунской «Большая меховая папа», я привлекла к участию в спектакле наших шефов на тот момент – одну из воинских частей. Парни из этой части играли в спектакле пап. А роли их детей исполняли учащиеся нашей «театралки», у большей части которых родители были разведены.
В пьесе одна мама объясняла своему ребенку отсутствие папы дома тем, что он путешественник, другая говорила, что космонавт, ученый, что-то изучает на Марсе. Эта пьеса – «Большая меховая папа» – с открытым финалом, наталкивающая на размышления.
Занятые в спектакле учащиеся нашей театральной школы, у которых родители были разведены, сами написали своим папам приглашение на премьеру. И отцы, которые не видели своих детей по несколько лет, пришли на этот спектакль. Знаю, что многие папы вместе с сыновьями и дочками после премьеры пошли в кафе есть мороженое.
Помню, в одном из приглашений были наивные детские стихи с гуляющим размером, которые, пожалуй, и верлибром-то не назовешь. Приблизительно такие: «Ты так далеко от меня. И мы с тобой давно не виделись. Но я бы так хотела увидеть тебя! Хотела бы, чтобы ты ко мне пришел и мы б увиделись». В этой постановке были заняты дети 11–12 лет.
Знаю, что одна семья после этой премьеры воссоединилась. Вряд ли причиной тому стал наш спектакль, но надеюсь, что он смог в чем-то помочь.
Когда все герои – главные
– Один из самых громких спектаклей «театралки» по вашей пьесе – «Дети военного Мурмана». Я впервые видела, как после постановки мурманские школьницы со своими бабушками, пережившими войну, вместе вытирали у зеркала расплывшуюся от слез тушь. А пережившие войну детьми мурманчане до сих пор говорят, что на сцене в спектакле «Дети военного Мурмана» – не артисты, а они сами. Таким точным, пронзительным, трогательным оказалось попадание в образы мурманских детей и подростков военной поры.
– Дело в том, что в основу судеб героев пьесы легли реальные биографии этих мурманчан вплоть до мельчайших деталей, даже шуток. На сцене звучат реальные имена и фамилии мурманских детей, живших в прифронтовом городе. Я очень рада, что спектакль живет уже немало лет.
Я противница картонных автоматов в руках детей и картонных могилок на сцене, на которые я как участница жюри многих театральных фестивалей насмотрелась за свою жизнь. Я считаю, что все это относится к ряженым.
– Как этого избежать? С чего вы начинали работу над пьесой и спектаклем?
– Прежде всего я поняла, что я буду говорить о войне только на языке детей. Потому что большего я не смогу. Если я кого-то из взрослых наряжу в военную форму, это тоже будут ряженые. И как только я выбрала этот детский контекст, сразу же все шлюзы открылись.
Спектакль состоит из мурманских новелл. Нет одного главного героя, абсолютно все герои главные. И самое важное, что за эти пять лет, которые живет спектакль, в нем было занято несколько поколений мурманских подростков.
Слезы на уровне генов
– Я слышала, вы едва ли не все архивные документы о жизни в прифронтовом Мурманске перед постановкой спектакля с подростками изучили. А актеры на сцене играли в белье военного времени, так?
– Еще когда я начинала работать над спектаклем по пьесе Андрея Макаенка «Трибунал», в котором были заняты на тот момент студенты пединститута и другие ребята, «краснодипломники», я была в ужасе, потому что они кроме ключевых дат и событий о Великой Отечественной войне вообще ничего не знали. И мы начали работать над спектаклем с изучения исторических документов и свидетельств. Некоторые из этих ребят, к слову, впоследствии стали ведущими актерами и мурманских, и других театров.
Поэтому я уже знала, с чего начинать работать с ребятами в постановке «Дети военного Мурмана». Мы подробно знакомились с тем, как жили люди в прифронтовом Мурманске. Каждый из детей, занятых в спектакле, нарисовал для себя образ своего героя, начиная от хлопчатобумажного белья того времени. Актеры действительно выступали на сцене в «хэбэшном» белье, которое было максимально похоже на белье военного времени, они его покупали в так называемых «магазинах для бабушек». Потому что, если на девочке панталоны, прикрывающие резиночки от чулок, и короткая юбочка, у нее меняются манеры, походка. Она не позволит себе так встать или сесть, или наклониться, чтобы из-под юбочки были видны резинки или панталоны. А еще нужно заплести косички с атласными ленточками так, чтобы скулы к ушам подтянулись. И чтобы скользкие ленточки не выбивались из волос, выглядели опрятно.
А у мальчиков все было с чужого плеча – рубашки, брюки, ботинки. Мы пересмотрели огромное количество фотографий школьников двадцатых – тридцатых годов. Какие игры были? Каким должен быть футбольный мяч? Денег нет на резиновый мяч, ты его из тряпок сшей и гоняй, чтобы он летел!
Каждую реплику в сценарии, не скрою, я писала под конкретных детей. Очень долго думала, какой будет ключевая песня. И решила, что лучше, чем песня «Прощайте, скалистые горы» для этого спектакля я не найду, хоть она хронологически лишь немного младше, чем время действия.
В финале спектакля герои постановки – подростки прифронтового города уходят в вечность, в нашу память уходят… Мне очень сложно смотреть этот спектакль. Я так благодарна коллегам, с которыми мы над ним работали, в частности, Марии Юрьевой, она была режиссером-педагогом этого спектакля.
– Какова судьба первого актерского состава спектакля «Дети военного Мурмана»? И будете ли вы ставить его вновь?
– Многие из первых актеров поступили в театральные вузы. А вскоре уже следующее поколение ребят нашей «театралки» начнет работать над этим спектаклем. В конце мая, думаю, начнем просмотры. А после – по сути, заново ставить спектакль «Дети военного Мурмана». Очень большое количество наших детей хотят попасть в эту постановку.
Я им говорю: «Ребята, поймите, памятник – это не только наш Алеша. И это не только стела. Каждым спектаклем вы воздвигаете духовный памятник детям, пережившим войну в Мурманске». В зрительном зале сидят сверстники актеров, как правило, все они плачут. Мой младший сын тоже плакал. У нас генетику никто не отменял, и я считаю, это слезы на уровне генов.
Анжелика КОВАЛЕВА
Фото из архива Мурманской детской театральной школы
