Небольшой разнос
Его бешеная энергетика впечатляла. Кто-то его любил почти неистово, кто-то недолюбливал, но влияние его сильнейшей энергетики было невозможно отрицать.
Он и из жизни-то ушел 1 апреля – как будто бы поставил под сомнение дату своего ухода.
10 и 11 апреля Россия будет прощаться с Евгением Евтушенко, «последним советским поэтом», как он называл себя сам.
В Мурманске Евгений Александрович был единожды – в 2008-м. По этому поводу на пресс-конференции даже устроил небольшой разнос мурманским писателям. «Как это могло случиться так, что Евтушенко первый раз находится в Мурманске? Чем это объяснить? Вот могут объяснить мне это братья-писатели, которые в лице Блинова здесь?» – не без барских интонаций пытал писателя он.
«Так приглашали!» – ничуть не смутился Борис Блинов. В тон парировал: «Забыли? Нужно было только ваше согласие!». Евтушенко и не думал сдаваться: «Никогда в жизни, ни одного раза меня сюда не приглашали! Ничего подобного».
Блинов, видимо, поняв всю бесполезность занятия, дискуссию свернул. Евтушенко выглядел победителем.
Впрочем, Евгений Александрович навряд ли когда-либо выглядел по-другому. Советская выучка.
Искрит в глазах
В свои 75 лет ухоженный, подтянутый, блистательный, летящий. Его ярко-желтый эксклюзивный галстук был виден за версту. Глядя на Евтушенко, думалось невольно: и у него всего-то четвертая жена?
Ему дарили комплименты: «Вы молодой такой, счастливый». Выпытывали: «А что помогает?».
А он не делал из этого секрета: «Что помогает? А я от людей не прячусь! Когда читаешь стихи для людей, ты видишь, как они проникают в их душу. Вот мне говорят: «Евгений Александрович, вы бы отдохнули!». А я не знаю, что это такое – отдохнуть. Меня бы, наверное, уже не было, если бы я устал. Ты отдаешь, конечно, энергию, но ты и получаешь ее. Потому что любовь – это энергия. У людей искрит в глазах, и у меня тоже начинает искрить. Мне как-то сказал один 18-летний парень: вы делаете всех нас моложе. Но ведь и они меня моложе делают!».
Журналисты, застрявшие в гостиничном лифте прямо накануне пресс-конференции с Евгением Евтушенко, задали навеянный экстремальной ситуацией вопрос: «А вы когда-нибудь попадали в форс-мажорные обстоятельства?».
«Точно в такие же, как вы сегодня! – улыбнулся Евгений Александрович – Правда, это было в Австралии. Рядом со мной в кабине застрявшего лифта оказалась очаровательная женщина, она когда-то давным-давно уехала из России. А в Австралии стала хозяйкой обувного магазина. Для меня это было такое счастье! Потому что у меня размер ноги между 47-м и 48-м. И мне очень трудно подобрать хорошую обувь. Мы очень с моей визави подружились, пока два с половиной часа сидели в лифте. Стали друзьями на долгие годы!».
Бабий Яр
Всемирно известным Евгений Евтушенко стал после поэмы «Бабий Яр», написанной в 1961 году в знак протеста против дискриминации и геноцида евреев. Эта поэма была переведена на 72 языка мира. А Дмитрий Шостакович сочинил симфонию по мотивам этой поэмы. В ней есть такие строки:
…Мне кажется сейчас –
я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
и до сих пор на мне -– следы гвоздей.
Мне кажется, что Дрейфус -
это я.
Мещанство –
мой доносчик и судья.
Я за решеткой.
Я попал в кольцо.
Затравленный,
оплеванный,
оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
визжа, зонтами тычут мне в лицо…
…Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно,
по-судейски.
Все молча здесь кричит,
и, шапку сняв,
я чувствую,
как медленно седею.
И сам я
как сплошной беззвучный крик
над тысячами тысяч погребенных.
Я -–
каждый здесь расстрелянный старик.
Я –
каждый здесь расстрелянный ребенок.
Ничто во мне
про это не забудет!
"Интернационал"
пусть прогремит,
когда навеки похоронен будет
последний на Земле антисемит.
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам,
как еврей,
и потому –
я настоящий русский!
Между страхом и совестью
Евтушенко не мог оставить без гонораров критиков и пародистов. В его раннем творчестве немало пропагандистских стихов с оптимистичной верой в светлое коммунистическое будущее, характерной для многих «шестидесятников». Лично мне запомнились вот такие:
Если мы коммунизм
построить хотим,
трепачи на трибунах
не требуются.
Коммунизм для меня –
самый высший интим,
а о самом интимном
не треплются.
Но на встречах он старался не вспоминать о раннем творчестве. Говорил, что ранние стихи рождались в основном под влиянием пропаганды. В Мурманске, например, вспоминал, как боялся ареста, когда написал «Танки идут по Праге».
«Что за человек без страха? Без страха – это фанатик, – рассуждал «последний советский поэт». – Я, например, испытывал страх от собственных гражданских поступков. Помню дни, когда написал стихи «Танки идут по Праге» и свой протест против того, что сделало наше государство, разрушившее надежды на построение социализма, в общем-то неплохой идеи, с моей точки зрения. Против того, что государство тогда скомпрометировало эту идею на многие годы в нашей стране.
И помню страх. Была такая уверенность, что меня арестуют. Я тогда сжег некоторые с большим трудом нелегально провезенные через советскую границу книжки.
Главное – не нужно бояться собственных страхов. Просто надо уметь с ними обращаться, надо их как-то держать в руках. Потому что, когда выбираешь между страхом и совестью, все-таки нужно выбирать совесть. Иначе потом она замучает».
Драматичный посткриптум
К слову, девять лет назад в Мурманск Евтушенко приехал не один – с композитором Глебом Майем, сочинившим рок-оперу «Идут белые снеги» на его одноименные стихи, написанные в 1965 году.
Теперь, после 1 апреля 2017-го, они воспринимаются как драматичный посткриптум.
Идут белые снеги,
как по нитке скользя...
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.
Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
Идут белые снеги...
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
И я думаю, грешный,
ну а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
А любил я Россию
всею кровью, хребтом –
ее реки в разливе
и когда подо льдом,
дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.
Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.
И надеждою маюсь
(полный тайных тревог),
что хоть малую малость
я России помог.
Пусть она позабудет,
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.
Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня,
Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.
Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.
Анжелика КОВАЛЕВА.
Фото из открытых Интернет-источников.
